Часть третья. Глава десятая. До позднего вечера. 17:00 – 24:00
Часть третья.
Глава одиннадцатая. Ночь напролет
1. Почему избегаю черных пассажиров
Одно из приятнейших на свете занятий – рассказывать о себе! Все равно – за обеденным столом или за письменным… Глотнешь коньячку ли, сочувственного ли внимания, прислушаешься ли к голосу взволнованной мысли и – призадумаешься: эх, если бы все были такими, как я, какая ведь жизнь на земле наступила бы!
Спешите, спешите, художники, к своим мольбертам! Возьмите графит или уголь, всмотритесь еще раз по зорче в мое лицо, но прежде чем сделать первый штрих, постарайтесь прочувствовать всю, так сказать, ответственность момента: вы приступаете к портрету честного труженика, на плечах которого и держится наш мир: безумный, погрязший во грехе, готовый вот- вот рухнуть…
Лучше всего, полагаю, изобразить меня выглядывающим из кабины Чекера, колеса которого оторвались от мостовой и который воспарил на крыльях безупречной моей нравственности – над Мэдисон или Парк-авеню, над запрудившей тротуар толпой отрицательных персонажей.
Пусть всякий, кто взглянет на эту картину, без труда опознает в толпе и обманувшего меня китайца, и полисмена, записавшего меня в уголовные преступники, и синьору в белых чулочках, и всех недостойных моих пассажиров: и шпионку, и самодовольную проститутку, и развратников всех мастей, и, конечно же, сквалыгу-старушку, которой я возвратил ее вставные челюсти: раскаявшуюся, опустившуюся на колени и вымаливающую у “святого кэбби” прощение…
И только одна подробность чуть-чуть смущает меня. Описывая свой длинный-длинный день таксиста, арендующего кэб (день, который еще далеко незакончен), я рассказал все в точности, как оно и было: и про жестокие условия аренды, и про то, как в поте лица добывает “водила”- арендатор каждый свой доллар, и про то, как, мечтая облегчить свою участь, открыл я “золотоносную жилу”, а если о чем-то и умолчал, то всего лишь о какой-то пустяковой подробности, ни с какой стороны меня не характеризующей, о том, что с утра до полуночи (как и в предыдущие дни и месяцы, как и в последовавшие за ними годы) непрерывно и неутомимо оскорблял я сотни людей только потому, что они – черные!
Они стояли (и сегодня стоят), подзывая такси, на каждом перекрестке. Особенно много их становилось в часы “пик”, но мой кэб проезжал мимо. За пятнадцать часов в моем Чекере побывало сорок с лишним пассажиров; а сколько из них было черных? Ни одного!
Могу сказать, положа руку на сердце: никакого проявления расизма в это не было. Я делал то же самое, что и многие цветные таксисты. Мы избегали не людей с черной кожей, а опасной для кэбби поездки в “джунгли”: в Южный Бронкс, в Браунсвиль, в Ист Нью-Йорк, мы избегали клиентов, которые не платят чаевых…
Правдив ли такой ответ?
Безусловно. Но и это – не полная правда.
Игнорируя черных, я вспоминал пацанов, которые облили меня водой и швырнули в мой кэб камнем, вспоминал свою поездку с черным солдатом в Джамайку и элегантную молодую мать семейства, которое я однажды вез после рок-концерта – в дом со швейцаром на Двадцать пятой улице возле Лексингтон-авеню. Когда я сделал замечание ее сыну, облокотившемуся на полуоткрытое стекло (подросток мог повредить механизм, поднимающий и опускающий стекло), эта мамаша, наглотавшаяся дыма марихуаны, – плюнула мне в лицо…
Она не попала. Смачный плевок распластался на стекле, но вытирать его потом и со стекла было не очень приятно. Скажите:
Ну, что я должен был сделать? Плюнуть в ответ? Позвать полицию? Я наказал хамку так, что она до конца своих дней запомнила мою месть – уехал, не получив денег…
Однако же, все эти воспоминания, которыми я себя распалял, были опять-таки правдой однобокой… Как-то очень ловко отгонял я от себя мысли о черном кэбби, который всего-то несколько часов назад отмазал меня от скандала у отеля “Американа”, куда я привез багаж из “Хилтона”. Не всплыл почему-то в моей памяти и другой негр-таксист, который сказал мне: “Поезжай за мной!” после того, как я под скрежет зубов “забытого папы” пошел на разворот прямо перед носом его кэба у ангара TWA… Ни единой доброй мысли в связи с черными не промелькнуло в моей голове, пока я делал вид, что не замечаю их, и так продолжалось до самой полуночи…
А когда пробила полночь, в тебе проснулась совесть?
Нет, это было не так и совесть тут не при чем…
2. Черная виолончелистка
Разделавшись с кошелкой, отъехав от “Манхеттен Хаус”, я не чувствовал себя ни раздавленным, ни обделенным судьбой. Я оставался тем, кем и был всю свою жизнь, что в России, что в Америке: беззаботным, веселым нищим! Тормознув у первой же попавшейся телефонной будки, раздумывал я: звонить или не звонить жене, да и деньги нужно было пересчитать, и тут привязалась ко мне черная девушка с виолончелью: пожалуйста да пожалуйста, отвезите меня домой…
– Куда?
– Сто восемнадцатая и Лексингтон.
– Не могу, – сказал я. – Моя смена кончилась, я должен возвращаться в Бруклин…
Только этого мне не хватало: ехать ночью в восточный, самый опасный Гарлем. Вне зависимости от того, сообщили сегодня о том газеты или не сообщили, в восточном Гарлеме каждый Божий день с неотвратимостью захода солнца грабят бандюги беспечных, заехавших туда таксистов. Недели две назад на стоянке в “Ла-Гвардии” черный кэбби показывал мне изуродованный свой палец, с которого ночной пассажир – “братишка” – с мясом! – сорвал серебряный перстень, а потом еще бил таксиста револьвером по голове за то, что беспрекословно отданная выручка составляла всего двадцать восемь долларов…
К счастью, девушка с виолончелью так обиделась на меня, что объясняться с ней не пришлось. Она отвернулась и высматривала такси на Третьей авеню, а я тем временем считал деньги.
День выдался неудачный, и за пятнадцать часов сделал я всего сто двадцать семь долларов, но это означало, что на сегодня с хозяйкой Чекера я в расчете, что сожженный за день бензин оплачен, а штраф за остановку возле авиакасс покрыт… Правда, для себя я не заработал покаместь и по два доллара в час, но не могу сказать, что эта мысль камнем давила на грудь! Какой там “камень”? Сто двадцать семь долларов – ведь это же был для меня рекорд! Еще ни разу не зашибал я в течение одного дня такой суммы! Более того: если вспомнить, сколько времени, сил и нервов угробил я попусту (как и вчера, как и позавчера) – на идиотскую “охоту” за пассажирами в аэропорты – становилось ясно, что свой рекорд я запросто сумею повторить и завтра, и послезавтра, причем для этого нужно только одно: задушить в себе нелепый азарт выискивания чемоданов. Если я буду брать всех клиентов подряд (или, как говорят старые кэбби, “подметать улицу”), сегодняшний рекорд станет ежедневной моей нормой. Три дня в неделю я буду работать на хозяйку, а три – на себя. И даже в связи с повесткой в уголовный суд не чувствовал я себя подавленным, ибо, поостыв и спокойно во всем разобравшись, принял самое простое и самое разумное решение: поскольку я ни в чем не виноват, то мне вообще незачем являться на суд. А повестку, дрянную эту бумажонку, надо просто порвать и выбросить! Ну, что – самое худшее – могут сделать за неявку в суд порядочному человеку, который ничего такого не сделал? Ну, отберут таксистские права. И слава Богу! Жена будет счастлива…
3. Ищу последнего клиента
Монету в автомат я уже опустил, а набрать номер не решался. Звонить нужно было раньше, а теперь неизвестно ведь: волнуется ли жена, бродит ли по квартире, не находя себе места, или – уснула? Может, мой звонок вместо того, чтобы успокоить – разбудит ее?
– Неужели нельзя истратить на меня пять минут вашего драгоценного времени?! – снова пристала ко мне черная виолончелистка.
– Нет, нельзя! – отрубил я. И поехал работать: пока открыты улицы, пока деньги – текут…
– Большое спасибо, сэр! – вдогонку крикнула девушка. Кисло мне от ее иронии.
Но что это: на протяжении чуть ли не десяти кварталов Ист-Сайда, навстречу мне не поднялась ни одна рука. Странно. Ведь только что и десяти метров нельзя было проехать спокойно: меня рвали на части. Я свернул на Парк-авеню, она была пуста.
Огромный город уснул внезапно, как заигравшийся ребенок. Я проверил Пятую авеню: свободные такси катили по ней сплошным потоком. Пассажиров не было. Ни белых, ни черных. Вон, у здания Библиотеки мужская фигура – не подняла руку, нет, лишь шагнула к краю тротуара, и сразу к ней – один кэб наперерез другому…
Ночная гонка трудней и рискованней утренней, но меня словно кто-топодзуживал: я должен выиграть хотя бы одного пассажира!
Безлюден был Центральный вокзал, безлюдна Мэдисон-авеню. Часы показывали 12:20. На поиски клиента я положил себе десять минут. Найду, не найду – в 12:30 я уезжаю домой.
Я пересек Манхеттен по Сорок второй улице – безрезультатно. Отель “Тьюдор” тоже уснул, спали танцульки и ресторанчики на Первой авеню…
Еще десять минут. Дополнительных. Теперь уже точно – последних!…
4. Опять проблемные пассажиры
Я пережидал красный свет на углу Шестьдесят седьмой улицы, когда заметил, что к перекрестку приближается черная женщина с ребенком. Она еще не достигла края тротуара, может, ей вовсе и не нужно такси.
Стая желтых акул, мчавшихся по авеню, была метрах в пятидесяти от меня, и я рванул с места, не дожидаясь переключения светофора – только колеса взвизгнули…
– В Бруклин поедете? – спросила женщина. Мальчик лет пяти, которого она держала за руку, засыпал стоя.
– Садитесь! – буркнул я, вроде бы недовольный. Совсем необязательно докладывать ей, как мне повезло. Работа в городе все равно кончилась, а я поеду домой – с включенным счетчиком.
Вот вам и ответ на вопрос вопросов: какой пассажир самый лучший? Белый? Черный? В аэропорт? Лучше всех тот, кто едет туда, куда мне, таксисту, нужно.
Но добра без худа не бывает: пассажирка в Бруклин оказалась сварливой, и мы – поссорились.
– Вы знаете, где находится Хайленд-бульвар? – спросила она.
– Приблизительно, – ловчил я. – А разве вы сами не знаете, где живете?
– Я не езжу домой на машине, – раздраженно ответила женщина.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке, – примирительно сказал я: нельзя же было после всего потерять бруклинскую работу. – Разыщем мы ваш бульвар.
– Ты будешь искать, а я – платить? – взъерепенилась черная: – Имей в виду, больше десяти долларов ты с меня не получишь!
– 0’кей! – сказал я. – Десять так десять. Она унялась – захныкал ребенок. Раздался шлепок. Мальчонка заревел вовсю.
– Зачем вы его бьете? – не выдержал я, – Разве он виноват, что ему давно пора спать?
– Вы такое слыхали?! – заорала черная, словно в машине кроме нас были еще люди. – Этот дурак будет учить меня, как мне обращаться с моим сыном…
Мы находились на южной границе Манхеттена. Впереди аркадой тусклых фонарей вздыбился уходящий в Бруклин мост. Я подъехал к бровке:
– Дальше вы будете добираться без меня…
– Ты не имеешь права выбрасывать женщину с ребенком в час ночи посреди улицы, – с угрозой сказала черная. Но я и не собирался так поступать.
– Я остановлю для вас другой кэб – сказал я.
– На счетчике 3.85, – напомнила она, намекая, что не даст мне ни цента.
– Хорошо. Все деньги вы заплатите тому дураку, который вас повезет.
Стоило мне выйти из машины и поднять руку, как вплотную к моему Чекеру подкатил кэб с включенным сигналом “Не работаю”.
– В Бруклин! – указал я на мост.
Но таксист, по-моему, русский, на меня даже не глянул: он напряженно всматривался сквозь пыльное стекло: кто сидит в Чекере. Всмотрелся и – двинул на мост…
Следующий кэбби поступил точно так же: остановился, всмотрелся, уехал. Третий, негр, вступил в переговоры:
– Куда она едет?
– В Бруклин.
– Бруклин большой…
– На счетчике 3.85, – сказал я. – Все деньги она заплатит тебе…
Заманчивое обещание подействовало. Однако черный кэбби открыл заднюю дверцу моего Чекера, переспросил у пассажирки адрес и – направился к своей машине.
– Учти, – крикнул я, – в городе работы нет! Таксист обернулся.
– Я знаю, – сказал он. – Но я на Хайленд-бульвар не поеду…
– Скажи хоть, как туда добираться?
– Езжай по Атлантик-авеню, миль пять. Это где-то там…
5. Ночью в трущобах
Мост показался мне бесконечным, как нынешний вечер. На Атлантик-авеню за мостом я почему-то не попал, а очутился на фултон-стрит. Потом – накакой-то Марси-авеню. Кругом не было ни души, но я знал, что мы находимся в черном гетто: слишком уж часто попадались вывески контор, которые в других местах редки – “Размен чеков“46…
– Бродвей! – обрадовалась моя пассажирка. – Поворачивай! Посмотрели бы вы на этот, бруклинский, Бродвей! Вместо неба над ним – грохочущая надземка. Мостовая изрыта такими колдобинами, что, если колесо попадет в одну из них, то там и останется… Кварталы трущоб с заколоченными окнами перемежаются кварталами сгоревших домов. Арендная плата в гетто настолько низкая, что домовладельцам выгоднее поджигать свои дома и получать страховку, чем сдавать квартиры внаем.
– Где-то здесь проходит Бушвик-авеню, – сказала женщина. – Нам нужно туда. Кажется, это справа…
Я послушался, и мы опять потеряли дорогу. А на счетчике было уже тринадцать с лишним долларов.
Внезапно окрестность ожила. На пустыре, окруженном развалинами, горели костры, резвились дети, гремела музыка. У костров громко разговаривали и смеялись черные оборванцы: то ли бездомные, то ли обитатели окрестных трущоб. А над всем этим адом царила вырвавшаяся из туч луна, заливавшая и руины, и пустырь, и лица призрачным, потусторонним светом…
Шел уже семнадцатый час моего рабочего дня, и я думал: “Они коротают ночку у костров потому, что не устали за день. Они не идут спать потому, что утром им не нужно вставать на работу. И рассказывайте кому угодно, только не мне, об угрожающем проценте безработицы в черных районах. Водители требуются в любом гараже. Таксистские права оформляются в три дня. Потомственная клиентура офисов “Размен чеков” не желает работать!”.
Да, их прадеды были рабами. Но разве жизнь русских крепостных была светлей, чем жизнь американских негров? И тех, и других хозяева продавали, как скот. В России рабство было отменено в 1861, в Америке в 1864 году… И я не понимаю этой логики: “Меня считают человеком второго сорта, поэтому я хочу жить за счет тех, кто меня презирает…”
Впитав вместе с материнским молоком философию потомственных люмпенов:”нам положено”, вступит через несколько лет в жизнь и этот мальчик, которого мама лупцует за то, что среди ночи ему хочется спать и который был рожден на свет Божий лишь с той конкретной целью, чтобы увеличивался ежемесячный чек пособия его родительницы…
Я протянул руку назад, и ребенок, выглядывавший из окошка перегородки, взял ее горячими влажными пальчиками.
– Давай отвезем твою маму домой, – предложил я мальчишке, – а ты оставайся. Будем жить в моем Чекере, есть мороженное и сосиски. Скоро ты подрастешь и станешь кэбби, как я. Согласен?
Мальчик тихонько засмеялся и осторожно отстранил от себя мою руку: Великий Соблазн… Грюкнуло приставное сиденье, я оглянулся. Мальчонка прижался к маме. Она улыбалась, наша ссора была забыта, мы ехали по бульвару Хайленд…
– Здесь! – сказала пассажирка и протянула мне обещанную десятку.
Но что за странное место выбрала эта женщина для остановки? Слева от нас был пустырь, справа – заброшенный дом с заколоченными окнами. И только впереди, метрах в тридцати над застекленным вестибюлем, высилось многоэтажное жилое здание. Перед входом в него собралось несколько человек. На остановившийся поблизости кэб эти люди не обратили внимания. Они вроде бы расходились по домам. Одни исчезали по правую сторону от полосы света моих фар, другие – по левую. Никакой торопливости в их движениях я не заметил, как и не придал значения тому, что ни один из них не направился – в вестибюль…
Почему мне вздумалось выйти из машины. Вероятно, захотелось распрямиться или погладить на прощанье мальчишку. Опасности в ту минуту я не ощущал. Да, собственно, я и не вышел из кэба, а лишь открыл свою дверцу, чтобы выйти. Но едва я сделал это, как женщина с мальчонкой на руках злобно шепнула:
– Идиот! Смывайся отсюда! Идиот!
– Такси!
– Такси! – раздалось одновременно с двух сторон. В темноте вспыхнул топот бегущих ног, но я успел захлопнуть дверцу и нажать на кнопку замка…
Скачком покрыв последние метры, отделявшие ее от Чекера, темная фигура, несомненно, уловила смысл судорожных моих движений, ибо не дернула защелкнутую изнутри дверцу, а обеими руками рванула вниз приоткрытое стекло. Но Чекер уже набирал скорость… С непостижимой ловкостью тень оттолкнулась от кэба, изогнулась в воздухе – и пропала в темноте…
Через сколько минут я опомнился? Может, через две, а может, через десять. Помню только, что первое чувство, которое я осознал, было чрезвычайно легкомысленным: душу томил стыд…
Стыд мужчины, которого оскорбила женщина. Хотя это ругательство ведь было моим спасением…
Кэб стоял на Пенсильвания-авеню перед красным светофором. Стекло не сломалось, не треснуло, а лишь было опущено примерно на три четверти. Я осторожно покрутил ручку, регулировавшую положение стекла: оно не двигалось. Придется чинить, с досадой подумал я.
Между тем Пенсильвания-авеню привела меня к Кольцевому шоссе. Теперь -домой! Хватит на сегодня приключений… Однако дорога бежала в противоположную от моего дома сторону, вдоль нее вспыхивала цепочка огней, указывающая летчикам, как заходить на посадочную полосу, я уже различал контуры ангаров, складов, хранилищ горючего – “Кеннеди”!
6. Опять с Албанцем
И стоянки, и вокзалы аэропорта были, конечно, пусты. Только у корпуса “National” стояли пять-шесть кэбов. Чего они тут дожидаются? Я постучал в окно последней машины: “Эй!” и только после этого разглядел, что кэбби, скрючившийся в неудобной позе на переднем сиденье, спит. Нужно было потихоньку улизнуть, но голова в надвинутой на глаза кепке уже приподнялась:
– Ну, чего орешь? – с досадой сказал кэбби.
– Что тебе надо?
– Когда самолет? – спросил я. Нужно же было что-нибудь спросить, разя уж разбудил его.
– Какой еще самолет? Самолет придет утром. Мы спим здесь…
Пристыженный, я поплелся к своему Чекеру. Где-то я уже видел этого кэбби, слышал этот голос, этот акцент. Но нельзя же снова будить человека, чтобы спросить его: откуда я тебя знаю?
– Погоди!
Дородная фигура с трудом выбиралась из гаражного “доджа”:
– Эй, что ты тут, сукин сын, околачиваешься?! Албанец! Как мы обрадовались друг другу!
– Ты же бросил такси! – шумел албанец, хлопая меня по спине.
– А разве ты – не бросил? Кстати, почему ты на гаражной машине? Где “Тирана корпорейшн”?
– Не спрашивай! – отмахнулся албанец.
– А ты – купил? – он постучал по крылу Чекера.
– Арендую, – сказал я.
По таксистской привычке мы забрались в кэб. Албанец уселся на мое место, за руль, и сразу же обнаружил, что подъемник стекла испорчен.
– Это еще что такое! – по-хозяйски прикрикнул на меня он.
– Сломалось, починю завтра…
– Почему – завтра?
Он открыл мой “бардачок”, достал отвертку, сорвал с внутренней стороны дверцы ручку – я обомлел! – отколупнул дерматиновую обшивку, сунул руку в образовавшуюся щель – стекло со стоном провалилось внутрь дверцы! – но уже через минуту оно плавно, беззвучно поднималось и опускалось, словно так и было… Мы закурили, и еще не погасили наши сигареты, как я забыл и который теперь час, и о том, что так и не позвонил жене, и о том, что мне давно пора домой, поскольку ведь и завтра тоже нужно работать…
7. Везение Албанца исчезло
Весь этот год албанец играл. Удача только-только пришла к нему, когда мы встретились на Парк-авеню. Однажды друзья затащили его в притон, где играют в “бу-бу”, в кости.
У албанца были с собой сотни две или три, а через час он вышел на улицу с двумя тысячами в кармане, и после счастливого этого вечера – не садился за руль такси. И к костям не притрагивался…
Филиппинец и грек сражались за сотню долларов. Албанец ставил тысячу – на грека. Грек выигрывал три удара подряд и получал триста долларов. Албанец же, рискнув лишь тысячей исходной ставки, после трех ударов уносил восемь тысяч!
Взяв с собой детей и жену, он улетел в Европу. Дубровник, Афины, Париж… Один наезд в Монте-Карло, и все путешествие окуплено! Затем последовали поездки в Лас-Вегас, на Багамские острова – нигде он не знал проигрыша, но по-настоящему везло ему только в Нью-Йорке, только в “бу-бу”,в том самом притоне в Челси. Везло бешено, невероятно!
Через месяц после покупки “Тирана корпорейшн” собравшейся наличности хватило на двух семейный дом. Никаких банков, займов – он выложил деньги на бочку! Нижнюю квартиру заняла семья албанца, верхнюю он отдал своим родителям.
Персидские ковры, скандинавская мебель, ящики дорогих коньяков – он расшвыривал деньги, а их становилось все больше и больше.
Два ресторатора-китайца играли по пятьсот долларов партия. Он сделал два удара, рискнув пятью тысячами исходной ставки, и унес – двадцать! В притоне его окружали легенды…
Внезапно деньги исчезли. Пришлось заложить драгоценности, подаренные жене. Теперь семья жила на то, что привозили водители “Тирана корпорейшн”. Этих денег с лихвой хватало на жизнь, но – не на игру…
Албанец стал осторожничать. Из тысячи долларов, которые еженедельно платили ему четверо кэбби, он половину оставлял жене, а половину уносил в притон. Пятьсот долларов легко превращались в тысячу. Но проклятая эта тысяча – переходила в руки хозяев притона. Получалась какая-то чепуха: наступавшие все реже озарения интуиции он продавал за бесценок… Тот, кто вкусил крупной игры, не может вести мелкую…
Проигран первый медальон и заложен – за двадцать тысяч – второй.
Двадцать тысяч растаяли в три дня. Чтобы спасти последнее, пришлось заложить дом.
На этот раз у албанца хватило выдержки сделать заем в банке. Однако ссуду он проиграл, а медальон не выкупил. По закладной нужно было выплачивать всего двести долларов в месяц, и албанец, работая, вполне сводил бы концы с концами. Но он уже не мог бросить игру.
Все, что зарабатывал в гаражном кэбе, он относил в притон. Сто долларов запросто превращались в двести, двести – в четыреста, а потом он спускался в метро, ехал в гараж и выпрашивал у диспетчера кэб на ночную смену…
Он не видел ни жены, ни детей, ни родителей – не смел показаться им на глаза. Как они выкручиваются, на какие средства живут – не знал…
– Теперь надо терпеть и ждать, – сказал албанец..
– Ждать чего?
– Когда снова начнет везти…
8. Ночные приключения
На главной дороге аэропорта возникли желтые осы, и кто-то из проезжавших мимо водителей крикнул:
– Что вы тут чикаетесь! На “United” нет машин! Таксистский азарт мгновенно, до дрожи захватил меня. О том, чтоб ехать домой, теперь не могло быть и речи!
Самолет пришел переполненный, было много пассажиров в Бруклин, куда мне хотелось попасть, но я получил мрачного черного парня, ехавшего в противоположный конец города, в Бронкс. Чтобы мне не пришлось потом выходить из машины среди ночи в каком-нибудь глухом закоулке Бронкса, я не стал открывать багажник, а втолкнул чемодан в салон.
– Мотель возле стадиона “Янки” знаете, сэр?
“Сэр” – это неплохо. По крайней мере, скандала не предвидится. Да и мотель возле стадиона я знал: рядом с шоссе, а главное, буквально в двух шагах от полицейского участка. Бояться было нечего. Зарядивший дождь лишь подбадривал меня, напоминая о том, как хорошо, как тепло и сухо – в машине. Пухлая пачка денег приятно ласкала бедро. Когда я сброшу черного, у меня будет полтораста с лишним долларов!
Чекер шел со скоростью миль сорок, не больше: переднее стекло то и дело захлестывало водой, которую поднимали обгонявшие меня машины. Мы уже давно оставили позади и Гранд-шоссе, и мост Трайборо, и ехали по Восемьдесят седьмой дороге, когда сизую муть захлестнутого водой стекла озарил вдруг зловещий рубиновый отсвет. Тормоз! Чекер пошел юзом, “дворники” смахнули муть со стекла, и рубиновый занавес превратился в два ярких красных огня над бамперами легковой машины, которая, визжа и виляя, остановилась посередине шоссе… В тот же миг правая передняя дверца машины распахнулась, и на дорогу выскочила женщина. Она метнулась к обочине и побежала вперед – в глухую ночь, под проливным дождем…
Бывают такие минуты, когда невозможно праздновать труса! Может, не будь на заднем сиденье этого черного парня, автомеханика из Алабамы, обращавшегося ко мне “сэр” и становившегося теперь свидетелем моего позора, я проехал бы мимо… Не знаю… Было очень страшно, но я вильнул вправо и оказался между остановившейся на шоссе машиной и – бегущей женщиной.
– Сумасшедший, что ты делаешь?! – закричал негр, но его страх придал мне смелости. Поравнявшись с женщиной, я нажал на тормоз. Повалился на сиденье, дотянулся до ручки и открыл дверцу:
– Садитесь!
Фары той машины заливали кабину Чекера светом. “Будут стрелять!” – мелькнуло в голове, и, едва женщина оказалась рядом, я рванул вперед. Струйки воды текли по лицу женщины. Машина, из которой ей удалось бежать, не отставала от нас ни на метр.
– Что случилось? – хриплым, чужим голосом спросил я, негр притих…
– Спасибо, – сказала женщина. – Скажите, черт побери, что случилось!
Женщина всхлипнула.
Промелькнул указатель “Стадион”, мне пришлось съехать с шоссе на вспомогательную, совсем уж глухую дорогу, и опять застучало сердце: сейчас будут стрелять. Но никто не стрелял.
Наконец показался полицейский участок, на крыльце его, под навесом – несколько фигур в форменных дождевиках и фуражках. Останавливаясь у мотеля, я был уже совершенно спокоен. Негр заплатил 17 долларов и уволок чемодан, а женщина наградила меня двадцатидолларовой купюрой:
– Я восхищена вашим поступком! – сказала она, но в ее интонациипочему-то отчетливо слышалась фальшь…
К мотелю подползла та, не страшная (в присутствии полицейских), машина. Из нее под дождь вышел человек моих лет, в костюме, при галстуке. Онс мущенно улыбался, показывая, что намерения у него самые мирные.
– Добрый вечер, – сказал он. Выглядело это так, словно он здоровался – с Чекером.
В роли агрессора неожиданно выступает моя пассажирка. Она выскакивает из кабины, хватает мужчину за галстук – голова его мотается из стороны в сторону, – и так же неожиданно дама возвращается в кэб:
– Отвезете меня в Бронксвиль?
Еще бы – не отвезу! Поездка за город – это же двойная оплата! Сердце так и затрепетало: к моим 174 долларам добавится изрядный куш. Да я побью сегодня выручку всех врунов, которые только и ездят что в Филадельфию!
9. Неужели этот длинный рабочий день закончился
Часы показывали начало четвертого, когда мы свернули с шоссе Мэджор Диган в кромешную тьму предместья. Женщина указывала мне, как ехать. Дорогой она снова принялась меня благодарить.
– Рассказали бы лучше, что же все-таки произошло, – ворчал я, распираемый гордостью.
– Рассказать вам день за днем все эти шестнадцать лет?! – с пафосом ответила женщина, и мой геройский “подвиг” поблек…
Больше я ни о чем пассажирку свою не расспрашивал. Однако же завершилась поездка за город – еще одним разочарованием. Возле своего дома женщина опять раскрыла сумочку и демонстративно отдала мне все, что там было: три бумажки по доллару. А счетчик, включенный заново у полицейског оучастка, показывал 11.65…
– Мы находимся за городом, – напомнил я пассажирке. – Мне полагается23.30.
– У меня нет больше денег! – раздраженно ответила она и показала содержимое сумочки: скомканные салфетки, пудреницу и тюбик губной помады. – Двадцать долларов я вам дала? И хватит!
На том и закончили. Следовавшая за нами машина попятилась, выпуская мой Чекер из узкого проезда, и я остался один…
Выл ветер в невидимых кронах деревьев, лил дождь. Я спустился с холма и поднялся на холм. Вокруг – ни единого огонька.
“Какая прелесть, какая гадость! – думал я. – Закатила истерику, одарила подобравшего ее на шоссе кэбби, но тут же пожалела денег и захотела, чтобы я отработал их… И то – ладно. Откуда только эта вспышка благородного негодования? И как теперь мне отсюда выбраться?”
Еще один подъем. Еще один спуск. Ночь и дождь. Что делать?
Вдруг, ослепив меня, мимо промчалась машина, и царапавшая душу тревога спрятала коготки. Я развернулся, поехал следом, и вскоре из-за поворота выскочил щит с услужливой стрелкой и надписью: “Нью-Йорк”…
Но до Нью-Йорка было далеко, дождь превратился в ливень. Фары моего Чекера не пробивали серую стену. Включив аварийные огни, я полз по шоссе и лупил себя по щекам…
Я пел. Орал. Курил. Двадцать два часа, проведенные за рулем, навалились на меня, и глаза – закрывались… Машин вокруг становилось все больше и больше, над головой промелькнула тень моста Верразано. Если бы не дождь, отсюда был бы уже виден мой двадцатиэтажный дом с круглыми водонапорными башнями на крыше…
Ледяной душ. Вестибюль. Мокрые туфли – сброшены. Из спальни выглянуло чужое насупленное лицо жены. В моем кабинетике на диване – постель. Это наказание, санкция. А мне так хотелось и повиниться, и объяснить, почему я не позвонил, и похвалиться небывалой – 177 долларов! – выручкой, и еще хотелось сказать жене заранее приготовленную, выпестованную в душе фразу: с таксистом, мол, когда он привозит домой такие деньги, случается за день столько всяких приключений, сколько с иными людьми не случается и за год.
Я надел сухую майку и лег. Но сон отлетел. За окном стояла черная тишина. Дождь кончился, я не мог уснуть…
Продолжение: Глава двенадцатая. Письмо с того света
Полезные ссылки для пассажиров и водителей Яндекс Такси:
- Регистрация таксистов. Закон вступает в силу 01 сентября 2023г.
- Автоподставы таксистов на общественных остановках
- Устав автомобильного транспорта и городского наземного электрического транспорта
- Какую систему налогообложения выбрать начинающему водителю?
- Рейтинг пассажиров и водителей. Мнение бывалого таксиста.
- Как возить ребёнка 9 лет в такси?
- О рейтинге водителя такси
Работаю в такси с 2008 года. Перепробовал разные тарифы: от эконома до бизнеса. Решил поделиться опытом с новичками и не только.
Золотые слова наш герой сказал в статье. Любая поездка с пассажирам лучшая если она по пути самому водителю такси особенно если он едет уже домой
Кто захочет везти пассажира в район Гарлем да еще и ночью даже если будет тройной счет. Не вариант что там можно остаться навсегда. Лучше не рисковать и не жаднечать. Правильно поступил наш герой и сразу же появился тот клиент да еще и по пути домой.